Ориентиры 2015
Алексей Боровиков
Мне импонирует вызов, брошенный словом «приукрашение». Оморфиопластика – это вызов «классическим» эстетическим пластическим хирургам с позиций «продвинутой» эстетической хирургии. На первом месте этой позиции не жалобы пациента (часто изменчивые и аморфные), а мотивирование его хирургом на «комплексное», разностороннее улучшение, т.е. доминирование хирурга – эксперта в вопросах красоты.
А ведь еще совсем недавно не то что «продвинутая», а вся (теперь уже «традиционная) косметическая хирургия не выглядела вполне легитимной сферой медицины. Почему? Да, подозрительность, да, ханжество, да, завистливость, попросту глупость – но все это слишком поверхностные объяснения. Трудность ответа в том, что он не столько в плоскости людских предубеждений, сколько в наших собственных установках.
С тех давних пор, как я плотно занялся эстетической хирургией у меня выросли дети, появилось четверо внуков, я привык к хорошим автомобилям, удобному жилью, собственному саду… Но внутренний конфликт «хирург-целитель или коммерсант-модельер» никуда не делся. Тлеющий годами, он порой прорывался нелепыми всплесками, например, на моих консультациях: «У вас нет явных дефектов, и только внятная формулировка вашей боли, только веская жалоба могут меня заставить оперировать». Я и сам смутно чувствовал ханжескую абсурдность этого. Ведь к косметическому хирургу взывают из таких дебрей психологии, где черт ногу сломит. Где уж там «внятные формулировки»! Этой несуразицей пользовались «конкурирующие фирмы», размещая на интернет-форумах такие, к примеру, «отзывы пациенток»: «Боровиков наорал на меня и назвал дурой». «А чего ты хотел», — спрашивал я себя, – «чтобы пациентки пестовали твое самолюбование, мол, ты — целитель, спасатель, скажи еще «спаситель»! Нет ничего этого. Невозможно следовать тем же профессиональным ориентирам, что 40 лет назад, когда ты вступал в медицину. Твоя профессия поменялась».
Протест звучал и с неожиданной стороны – со стороны чувства красоты. Почему люди ходят в музеи, любуются, платят за это? На что любуются? Посмотрите на шаржи фламандцев или уродцев Гойи! Может быть потому, что нескладность облика, коротконогость, складки под подбородком, лопоухость и т.д. лишь внешность, оболочка, т.е. самое малое, самое несущественное, что можно сказать о красоте? Портрет какой-нибудь толстухи вдруг останавливает. Живая она вся, всамделишная, единственная. А если представить, какой выйдет кустодиевская, например, « красавица» из рук хирурга-косметолога… Можно не продолжать. Преклонению перед красотой «существенного» в человеке вторило и почтение к Писанию: «Доколе ты жив и дыхание в тебе, не заменяй себя никем…» (ветхий завет, книга премудрости иисуса, сына сирахова 33.21)
Самоанализ не прибавлял оптимизма. “Каждый пластический хирург начинает как реконструктивный хирург, но затем все больше становится косметологом” (ручаюсь за точность цитат, которых здесь немало). Этот путь прошел и я. На него толкают не только гонорары, но и амбиции — я все могу, и, конечно, творческая страсть — я Пигмалион. Но “врачебная этика требует отказаться от операции, если хирург не уверен, что действует в истинных интересах пациента” Как же мне понять, в чем ваши истинные интересы? Речь не идет о больных или травмированных. Здесь показания к реконструктивным операциям – сфера тела. В косметической же хирургии, у здоровых людей, — сфера души.
— Да полно! Истинны или нет наши интересы — они наши, а ты делай что просят, и получай за это, а остальное — наше дело, — скажете вы.
— Только ли ваше? — размышляю я. “Профессионализм — это не багаж знаний, а непрестанный критический поиск истины”. И я не могу не искать ее в “вашем деле”, в “ваших интересах”. Ваш тезис, по-ученому, звучит так: “Косметическая хирургия — единственная область медицины, где показания к вмешательству ставит сам пациент” (его, кстати, разделяют и косметические хирурги). Мой контртезис в том, что эти показания для вас чаще внешние, а не внутренние, и “ваше дело” на деле — ваша слабость, зависимость, несвобода. Раскладываю свой контртезис по полочкам:
1. Обращаться к хирургу вас вынуждают окружающие. “Подружка сделала губки (попку, глазки и т.д.) очень довольна, я тоже хочу”. Узнаете? А ведь до подружкиного щеголяния «губками» вы о своих и думать не думали. Так кто же ставит показания к коррекции внешности? Вы или кто-то за вас? Ветхий Завет наставляет: «Ни сыну, ни жене, ни брату, ни другу не давай власти над тобой при жизни твоей».
2. Бегство от возраста. В афоризме “мы настолько молоды, насколько ощущаем себя таковыми” заложен призыв к внутренней свободе от внешних признаков старения. Между тем, как борьба со своей внешностью означает, что ваша личность подчинена вашему лицу. Хорошо бы с мыслью о подтяжке к вам пришло и возмущение этой подчиненностью, и решимость от нее избавиться. Да, омолаживающая операция снимет остроту конфликта, но не освободит от рабства, скорее наоборот. “Врачебная этика требует отказаться от операции, если хирург не уверен, что действует в истинных интересах пациента”. Понимаете теперь мои сомнения относительно ваших “истинных” интересов?
3. Мода. Здесь зависимость очевидна. Это рабство не испытали только самые сильные. Вы спешите к хирургу с журналом в руках, где заказ на обложке — топ-модель красуется сделанным носиком. Вот вы получаете эту “услугу”, поначалу придирчиво и с удовлетворением разглядываете себя в зеркале, а потом с возрастающей тревогой замечаете точно такие же носики вокруг. Ловушка двойная: мода переменчива — раз, и мода требует особости — два. Будучи растиражированой, она обращается в ширпотреб. Чьи же интересы соблюдались, когда косметолог выполнял ваши, казалось бы, сугубо личные пожелания? Ответ — в последнем, четвертом пункте.
4. Хирурга-косметолога, как ни печально. Речь не только о завиральной рекламе: алчность, в конце концов, – всего лишь досадный зуд. Речь о том, что еще 500 лет назад в “Похвале глупости” Эразм Роттердамский называл хирургов periculosimum hominum genus – «опасным родом людей». Эта пренеприятнейшая сентенция вползает, как дракон, из глубин средневековья в мое самосознание — профессиональное самосознание косметического хирурга. И доступ туда ей открывает мой же профессиональный самоанализ, поскольку он не что иное, как “критический поиск истины”. А истина в том, что на знамени врача “не навреди”, и вот под этим знаменем я бодро вступаю в… товарно-денежные отношения, у которых совсем иные лозунги.
За какой же товар вы платите? За уверенность в себе, за душевный комфорт, за силу и свободу. И кому же вы платите? Хирургу, который эксплуатирует ваш душевный дискомфорт, вашу слабость и несвободу! Если он честный малый, как прикажете ему жить с сознанием этого?
Я намеренно драматизирую. Вы скажете – все это риторика. Но я хочу, чтобы вы знали: именно эти вопросы стоят передо мной, когда вы приходите ко мне. Ответы поищем в нижеследующей статье.
Утраченные ориентиры
Stanley P. Frileck. Paradigms Lost. Plast. Reconstr. Surg. 2001,107, 1, 269-271
Традиционная парадигма врачевания — сначала заболевание, потом диагноз, лечение, а лишь затем излечение. Косметическая хирургия, в частности, лечение стареющего лица (а старение ведь не заболевание), переворачивает это представление с ног на голову. Сначала вы нормальны (т.е. здоровы), потом вас лечат от косметических проблем, затем вы получаете заболевание в виде послеоперационных проблем, а в итоге (надеюсь), вы становитесь лучше, чем были, то есть вас улучшили («enhancement» вполне можно было бы перевести и как «приукрашение» по А.Рыбакину с соавт.), а не излечили. Это парадигма улучшения, приукрашения, а не лечения. Оперируя здорового человека, хирург по определению не занимается излечением. Пока он не поймет этого, он обременен массой проблем, притом ненужных проблем (нет, вы только представьте! Все мои вышеизложенные терзания – всего лишь «ненужные проблемы»). Позвольте мне решить этот конфликт и сместить ориентиры в сторону парадигмы улучшения. А поскольку разрешение любого конфликта приходит через осознание его составляющих, разложим наш конфликт на пять источников, которые и принуждают пускаться на поиски решения – поиски новой парадигмы. Вот эти источники: принцип «прежде всего не навреди», идея «излечения», понятие «медицинской необходимости», тезисы об «излишней тревоге» и «образе парии». Рассмотрим каждый из этих тезисов – источников конфликта, а потом перейдем к восьми новым тезисам – обязательным компонентам его решения.
Источники конфликта
Источник первый. Как можно оперировать здорового человека без того, чтобы сначала не причинить ему вред? Здесь косметический хирург опасно приближается к нарушению фундаментального принципа медицины Primum non nocere— «прежде всего не навреди». Сделаем ударение на «прежде всего». Общественное признание косметической хирургии – слабая защита от этой опасности. И пластическая хирургия здесь не одинока: не менее спорны такие дары прогресса, как генная инженерия, трансплантация органов, аборты, эутаназия, суррогатное материнство.
Второй источник конфликта ориентиров – в неопределенности идеи лечения. Оно – основа парадигмы излечения, но для стареющего лица излечения в обычном понимании этого слова не существует. Поэтому, всеми силами борясь с носо-губными складками, стремясь вздернуть повыше среднюю зону, забираясь в дебри глубокой диссекции, мобилизуя технические средства, которых хватило бы для небольшой войны, хирург добивается лишь весьма умеренного улучшения. И добивается он его ценою ятрогенных проблем, проблем ненужных и чреватых разочарованем. Вместо идеи лечения парадигма улучшения предлагает более реалистичную цель – паллиативное улучшение («приукрашение» — А.Б.). За такой сменой ориентиров следуют два положения: во-первых, остаточные возрастные изменения невозбранны и после операции, а во-вторых, операция не панацея, плоды дает лишь постоянная работа по уходу за лицом. В этой парадигме возрастные изменения требуют лишь смягчения, чтобы результат операции был наиболее естественным, а лицо осталось узнаваемым. В парадигме же излечения содержится ложный посыл — что хирургическая атака может стереть годы старения. В следовании такой цели, как в «ожидании Годо», изначально скрыты неудача и разочарование.
Работа любого хирурга сопряжена с тревогами и сомнениями, поскольку не в его власти предсказать и гарантировать результат. Но на стороне обычного лечащего врача (и здесь третий источник конфликта) «медицинская необходимость» вылечить. Эстетическому же пластическому хирургу эта роскошь недоступна. Его операции лишены психологической защиты, предоставляемой медицинской необходимостью, и результат поэтому оценивается не объективно, а сообразно порогу субъективного восприятия недочетов и осложнений. Уровень работы пластического хирурга, и без того высокий, должен стать недосягаемо высоким – ведь от него ожидают гарантированного совершенства («украшения» — А.Б.).
Иными словами, обычные, рутинные хирургические переживания дополнительно отягощаются «излишней тревогой» — четвертым источником конфликта. Бремя такой тревоги – чудовищный груз неверно трактуемой ответственности за факторы, ни одному на свете хирургу неподвластные. К таковым относятся изначально противоестественная природа самого хирургического вмешательства, предельность любого мастерства, вариативность анатомии, непредсказуемость заживления и рубцевания, объективно обусловленная ограниченность взаимопонимания между хирургом и пациентом, неопределенность и субъективность таких понятий, как молодость, естественность, красота, удовлетворенность. Плюс к тому неизведанность психо-эмоциональных глубин человека, как хирурга, так и пациента, и мозаичность общественно-культурной сцены, на которой они выступают. Эстетического хирурга, следующего парадигме излечения, эти источники «излишней тревоги», не контролируемые здравым смыслом и охранительной приспособляемостью, мало-помалу затягивают в глубокую депрессию, если, конечно, ему не наплевать на все на свете. Подавленность усугубляется конкуренцией, оружием которой являются новации, якобы способные решить перечисленные проблемы и потому требующие «непременного и немедленного» постижения и освоения. (Наткнувшись именно на этот, столь личностно-значимый для меня абзац, я и бросился переводить всю статью– А.Б.).
Помимо сказанного, фактор «излишней тревоги» приводит и к ощущению отчужденности. Все, от уличных прохожих до юристов, скажут вам, что пластический хирург не похож на других врачей. Как бы мы ни называли нашу область хирургии – «пластическая» или «пластическая и реконструктивная», — как бы ни трудились, выдумывая собственный рекламный брэнд, — непохожесть налицо. Более того, мы не можем не чувствовать себя изгоями в глазах других врачей. «Образ парии», пятый источник конфликта, усугубляется завистью к нам, как избежавшим современных проблем финансирования. Образ поддерживается (особенно в странах с низкими доходами) и высокими гонорарами, и случающимися изредка переделками звезд, и, также волею случая, «волшебными» превращениями пострадавших, и пресловутым интересом желтой масс-медиа.
Но давайте вставим старение лица в парадигму улучшения и попробуем поставить старению диагноз болезни или, чуть скромнее, диагноз «состояния». Несложный фокус, зато тезис «медицинской необходимости» тут же вступает в свои законные права (вот уж незадача для страховых компаний и законодателей!) Это может показаться такой же нелепостью, как некогда понятие демократии в устах девочки из французской монархической семьи «ну так раздайте пирожные им всем». Однако не так уж это и глупо, ибо трактовка старения как болезни переводит хирургию эстетическую в ранг хирургии излечивающей – с соответствующими этическими дивидентами. Но, осторожно! Вспомним, как психиатры, возможно и не нарочно, сконструировали всеамериканскую «болезнь взросления» из того, что называлось просто отрочеством и юностью. Они прописали нации этот диагноз настолько прочно, что наказание детей стало забытым искусством, а то и преступлением. Помочь воспринимать старение как болезнь может и идея профилактической медицины: сдерживание старения должно предотвратить возрастные болезни, как-то рак и недостаточность разных органов. В подобном контексте, думаю, самые упрямые консерваторы не смогут возражать против вмешательства в процесс возрастных перемен. Даже и без того мусора псевдоаргументов, из которого произрастает дисциплина с корявым названием Anti-Aging medicine, приведенные резоны будут выглядеть состоятельными.
Однако косметический хирург работает лишь с внешними признаками старения, и ему требуются собственные обоснования медицинской необходимости. Внешние признаки обусловлены повреждающим действием факторов окружающей среды – солнечной радиации, различных токсинов и т.д. В рамках парадигмы улучшения этим факторам может быть отведена та же роль, что и бытовым травмам, и тогда диагноз становится законным и требует лечения. Восстановленный тем самым тезис медицинской необходимости открывает дверь и для возврата принципа «не навреди», позволяет выставить более взвешенные критерии осложнений и, снимая с хирурга ложно понимаемую ответственность, избавляет его от бремени «излишней тревоги».
Прагматичный американец, как всегда, идущий впереди своих сограждан-интеллектуалов, уже возвел старение в ранг болезни. Индустрия пищевых добавок и средств ухода за кожей, растущее число медиков, занимающихся старением, а также бюджетных и частно-финансируемых исследований на эту тему, например проект «Геном человека», — все это не что иное, как борьба за контроль над процессом старения. В этой борьбе старение понимается как болезнь, в ней же – ключ к разрешению конфликта ориентиров.
Обязательные составляющие решения
Перечислив источники конфликта, обратимся теперь к источникам его разрешения. Их восемь, этих обязательных составляющих парадигмы улучшения: нестабильность (anti-inertia), субъективность, эстетический дизайн, творчество (artistry), конечная точка, наглядность (graphic visibility), красота и асимметрия.
Первая из перечисленных обязательных составляющих, которых нет и быть не может в парадигме излечения, — непредсказуемость, своевольная нестабильность: не хотят вещи оставаться там, куда их положили. Рецидивирование следует за любыми нашими усилиями как проявление упруго-эластических свойств тканей, неподконтрольности процессов заживления, как следствие восстановления мимики и как напоминание о безразличии, порой даже враждебности природы к нашим хирургическим усилиям.
Вторая составляющая – субъективность и хирурга, и пациента в планировании и оценке работы. Хирурги, воспринимающие субъективность как минус, страдают, к сожалению, единообразным подходом к омоложению лица, тогда как эстетические требования на редкость разнообразны. Здесь же причина неразберихи с новациями. Угнездившись в прокрустовом ложе «точных и однозначных показаний» (к которым тяготеют другие специальности), косметический хирург начинает вооружаться возрастающим набором оперативных методик, многие из которых настолько новы и незрелы, что судить об их эффективности и, тем более, безопасности, невозможно. (Ну прямо про нас– А.Б.). Новая парадигма снимает эти жесткие рамки. Туманный доселе тезис об индивидуализации подхода, считавшийся ранее уступкой «постыдному» субъективизму, звучит в ней уже открыто и сознательно.
Косметическая операция должна осуществляться по эстетическому дизайну. Это третья предлагаемая обязательная составляющая, которая не только лишняя в парадигме излечения, но даже враждебна ей. Все в косметической хирургии подчинено этому дизайну, не требующему ни радикализма, ни консерватизма, а одной лишь эстетической соразмерности и естественности. Эстетический дизайн дает конкретные, а не вольно трактуемые результаты. Такой подход, с одной стороны, отрицает стандартизацию, а с другой – гасит суету вокруг новых методик, распаляемую идеями о долгосрочной стабильности результата.
Четвертая обязательная составляющая новой парадигмы – особое личностное, творческое начало. Подход обычного врача к пациенту – это умелое сочетание искусства и науки. Но парадигма улучшения возводит артистизм косметического хирурга от роли компонента работы в ранг отдельной формы искусства. Ее основное уравнение: сколько убрать, сколько оставить, что и как изменить. Здесь хирург опирается не столько на то, что он увидел в ходе операции, сколько на личностные эстетические представления.
Понятие конечной точки операции – пятый обязательный компонент. Перед хирургом иной специальности не стоит вопрос, где остановиться. Для косметического хирурга решение, где поставить точку, не только сложнее, но и гораздо важнее для результата. Субъективность и творческий характер работы еще больше осложняют вопрос последней точки. Это лишает смысла «объективные» суждения о достаточности результата.
Шестая обязательная составляющая – наглядность результата – уникальна, она присуща лишь эстетической пластической хирургии. Именно в ней самое глубокое отличие парадигмы улучшения от парадигмы излечения. Наличие или отсутствие рубцов, изменение черт лица, осложнения – все это видно сразу, и эта-то зримость источник всевозможных разочарований.
Если целью парадигмы излечения является максимально полное функциональное восстановление, то в парадигме улучшения – это красота – она же седьмая обязательная ее составляющая. (Не могу удержаться, чтобы не обратить ваше внимание, как точно автор предвосхитил идею приукрашения 15 лет назад – А.Б.). Лишенный функциональной цели, косметический хирург повсюду сталкивается с извращенной идеализацией красоты. Трудно найти журнал, где бы та или иная версия идеала не навязывалась в качестве общемирового стандарта. Черты и чары масс-медийных красавиц раскладывают и замеряют до микронов. Но идеализация стандартов противоречит понятию индивидуальной красоты, с которым пациент приходит к хирургу. Если поставить в ряд изображения лиц, приятных глазу, то разнообразие черт будет столь велико, что не втиснется ни в какие идеалы. Когда хирург навязывает пациенту свое видение красоты, вопреки и в ущерб представлениям о ней последнего, – это очень опасный вид самоуверенности. (Я усматриваю здесь не отрицание позиции А.Рыбакина с соавт., а лишь предостережение от ее перегибов – А.Б.).
Подобно внедрившемуся вирусу, извращающему строение цепочки ДНК, идея симметрии внедрилась в понятие красоты и извратила его. Симметрия лица – всего лишь привычка думать о ней именно так. На самом деле все лица асимметричны. Мы и распознаем-то друг друга благодаря, а не вопреки асимметрии.
Парадигма улучшения помогает ответить на вопросы, вне ее неразрешимые. Какова оправданная продолжительность операции? Какие методики оптимальны в том или ином случае? Какую степень рецидива можно признать нормальной? Оправданы ли затраты средств на перманентные омолаживающие программы? Каковы долгосрочные результаты обширной диссекции с разрушением поддерживающих структур?
Наши стандарты лечения приобретают необходимую широту и гибкость, включая теперь как обязательные компоненты субъективность, творческий характер работы, незавершенность, неопределенность заживления и другие составляющие парадигмы улучшения. Мы получаем рациональную шкалу агрессивности, в которой инвазивные методы оправданы только после более физиологичных воздействий. В новой парадигме инновации подвергаются строгому отбору практикой, принятому и в парадигме излечения.
В этом очерке я попытался показать источники конфликта и обязательные компоненты его разрешения через парадигму улучшения, сохраняющую ключевые черты парадигмы излечения, но дающую косметическому хирургу возможность более свободного и адекватного существования в своей профессии. Эти мысли — не повод для голосования за или против, они отражают мою собственную эволюцию. Моя модель, надеюсь, поможет косметическому хирургу забыть о своем изгойстве, понять, в чем именно состоит наша помощь пациентам, восстановит понятие медицинской необходимости, смягчит бремя неверно понимаемой ответственности, расширит пределы допустимого несовершенства и осложнений, снимет «излишнюю тревогу» и тем самым притушит накал неизбежного драматизма нашей работы. Тот факт, что косметические хирурги все-таки выживают и неплохо выживают, несмотря на неадекватно понимаемые профессиональные ориентиры, свидетельствует об их креативности, необходимой в том числе и для того, чтобы иной раз кое на что закрывать глаза. Впрочем, и новая парадигма, увы, едва ли полностью избавит нас от косых взглядов.
Пророчество последней фразы, написанной 15 лет назад, сбывается ныне в отношении адвокатов парадигмы приукрашения. Что ж, предугадать косые взгляды было нетрудно. Статья, следующая ниже предлагает еще один взгляд на косметическую хирургию, ничуть, впрочем, не противоречащий терминам, однокоренным со словом красота. Итак, еще один взгляд на оморфиопластику, предлагаемый авторами хирургам, пациентам и всему обществу.
Косметическая хирургия раскрывает – в этом решение ее парадокса.
Austin H.W., Western G.W. and Sigal R.K. Cosmetic Surgery Reveals: Resolution of the Core Paradox of Cosmetic Surgery by a Shift in Paradigm. Plast. Reconstr. Surg. 110, 6: 1571-1572, 2002.
Корневое противоречие косметической хирургии состоит в том, что наша культура объявляет ее презренной суетностью, но в то же время большинство ее пациентов благодарны и высоко оценивают ее роль. Это противоречие вытекает из различия в парадигмах.енивают ее роль.ко остью, но в то же время больш ГГГГГГ Господствующая парадигма, коренящаяся в пуританской культуре Запада, видит в косметической хирургии моральное зло, в лучшем случае фривольность. Говоря ее языком, все, решившиеся на косметическую операцию лгут, скрывают правду о том, чем они являются в действительности – старыми, непривлекательными. Притворяться грешно, тщетно и глупо. Скрывать правду аморально, особенно такими радикальными средствами, как операция. Что-то не в порядке с этими людьми и со всей косметической хирургией.
Однако наших пациентов не назовешь ни суетными, ни ветреными, скорее наоборот. Эти разумные и смелые люди, главным образом, женщины, говорят о косметической хирургии с большим уважением: «До операции в зеркале я выглядела, как моя мама, а теперь я – это я сама». «Я и выгляжу, и чувствую себя на 15 лет моложе. И собираюсь прожить все эти годы вновь». «Когда я вернулась на службу, сотрудники перестали постоянно спрашивать, отчего я вечно сердита. Просто чудо». «Оглядываясь назад, вижу, что была неполноценной. Теперь я личность». «Такое чувство, будто сама себя родила». Ни в одном из этих признаний вы не найдете уклончивости, укрывательства. Наоборот, их доминанта — раскрытие, обнаружение.
Год за годом мы пытались вникнуть, что говорят нам наши пациенты. Их было легко понять, когда они описывали наступившие в их жизни перемены – в самооценке, во взаимоотношениях, в делах. Мы понимали, что перемены подчас становились преображением. Но мы не понимали, откуда такие перемены. 20 лет мы жили с вопросом: «В чем же воздействие косметической хирургии?». Чем больше мы интервьюировали пациентов, тем больше наше видение приближалось к их представлениям о том, что косметическая хирургия сближает внешнее с внутренним, что это гармонизация, а не суетность. Представления пациентов и подвели нас к новому пониманию феномена косметической хирургии.
Полагаем, настал черед и обществу перейти на новую ступень понимания. Наш теперешний взгляд на косметическую хирургию может быть сформулирован просто: она раскрывает. Иными словами, косметическая хирургия не скрывает старения, она обнажает молодость. Она не прячет непривлекательность, но обнаруживает красоту. Наш новый взгляд базируется на четырех идеях:
Мы рождены прекрасными. В душе мы юны и прекрасны всегда.
Со временем лицо и тело начинают говорить иное. Проявляются индивидуальные или наследственные знаки непривлекательности, усталости, горечи, апатии.
Маска, слепленная из этих приобретенных знаков, скрывает свойственную нам юность и красоту и являет окружающим ложный образ.
Постепенно и мы начинаем отождествлять себя с этой маской, и тогда юность и красота прячутся, уходят от нас.
Новый взгляд на косметическую хирургию — как на средство выявить, обнаружить таящиеся под маской лет молодость и красоту – дает и новое видение этой области медицины. Косметическая хирургия восстанавливает утраченную гармонию внутреннего самоощущения с внешним обликом, а следовательно, и с внешним миром. Этот взгляд представляется более полным, чем традиционная парадигма, а главное, более полезным как для пациентов, так и для нас, живущих в этой профессии.
Эпилог.
Едва ли стоит резюмировать каждую их представленных точек зрения. Но сопоставить можно. За спиной автора «Утраченные ориентиры…» глубокий опыт поиска, алчного впитывания любой возможности прояснить, высветлить, очеловечить ситуацию и для хирурга, и для пациента. А мои размышления, открывающие этот комментарий, опирались на ту самую пуританскую мораль, о которой говорят авторы «Косметическая хирургия раскрывает…». Безупречно стройная, строгая и высокая, эта мораль пренебрегает частностями. А частности в данном контексте – это люди, мы и наши пациенты. Еще точнее – разнообразие их мотиваций, тайных и явных проблем, страданий, толкающих идти под нож. Вправе ли врач судить, какое страдание подлинное, а какое – тщета, коль скоро он – адвокат больного, а не прокурор?
Ответ очевиден, но таковым, во всяком случае, для меня, он стал не сразу, о чем свидетельствует мой текст — не столько мнение, сколько спор с самим собой, постановка тех вопросов, на которые здесь отвечают американцы. Задним числом я вижу, что не только они. С годами этот спор, конфликт «хирург-целитель или коммерсант-модельер» начал по-новому высветлять позиции коллег, дотоле казавшиеся мне сомнительными. Уже после гибели моего друга, Игоря Данищука, я устыдился своего сарказма на его слова «Пациент доволен – нет хирургических проблем» (см. тезис, «где поставить точку»). Как попытку ответа на этот конфликт начал я воспринимать полемичность статей Евгения Лапутина: «Нельзя в косметической хирургии заниматься реконструкциями, лезть на рожон и тащить туда за собой пациентов» (см. тезис об «эстететическом дизайне»). Один из вариантов решения увиделся и в реалистичной позиции Сергея Кулагова: «Незачем драматизировать. Смотрите на жизнь проще» (см. «источники излишней тревоги»).
Как видите, слова всех троих, бывших моих оппонентов, много ближе к взвешенной позиции американцев (к которым ни один из них приязни не питал), чем прокламации профессионализма, этики или покаяния в эксплуатации человеческих слабостей, из которых состоит вышеприведенный мой текст. Я хочу сказать, что решение было и есть и в нашей среде. Если идеология (парадигма, принцип, концепция…) у кого-то вызывает протест, то повторю в заключении, что решение конфликта не в столкновении, не в «разборках», а в приятии многообразия, которое не разрешает спор, а снимает его. «Конфликт невозможно решить, отстаивая точку зрения, которая к нему привела» (Эйнштейн). «В главном — единство, в неглавном – разнообразие, во всем – милосердие» (Блаженный Августин).