Без вины нет развития

Анонимность нас объединяет, а общее чувство вины движет нами.

Вина – это начало, без нее нет развития. Русское слово «интеллигенция» непереводимо и заимствуется другими языкам как транслитерация «Intelligentsia», как понятие, в котором обязательно присутствует рефлексия, которой нет в однокоренных иноязыких словах. У Фрейда и Юнга вина заключена в рамки «комплексов», т.е. патологии. Их узость в том, что в их «коллективном бессознательном», проще, в обобщенной человеческой душе нет места чувству вины.

Чувство вины, переживание своего несовершенства — это чувство тех, кто делает, удел думающих, что же именно они делают. Вина не отделима от поступка. Толковые словари, например Брокгауза и Эфрона, говорят, в первую очередь, о юридической вине – деянии. Через поступок тянется родовая связь: «Истина – это поступок, истина всегда конкретна» (Кьеркегор). Истина в вине?

Мировая культура географически отделила культуру вины от культуры стыда. Понятие «вина» непереводимо на китайский или японский. «Фауст» Гете – это апофеоз европейской культуры, выросшей их христианства, из обнаружения внутри себя Кого-то, Кто чище, Кто «есть истина», Кто взыскует уже самим своим существованием: «Покайся».

Савва Морозов выстрелил в сердце в 1905 году там же, на курорте юга Франции, где через 100 лет не отягощенные этим чувством потомки покупают виллы (очевидно, раздел культур не только, или даже не столько географический). Но ведь и самураи делают харакири. Да. Однако для японца важно лишь одно – не потерять лицо.

А не разрушительно ли самоедство? А как же «достоинство»? Как «постоять за себя», «доказать правоту»? Чеховская осторожность в отношении поступка – это страх обвинения, следующего за деянием («Дом с мезонином»), попытка приблизиться к правде, в обход поступка, через мечту о ней («Дядя Ваня», «Три сестры»). В этой попытке освободить истину от конкретности поступка, разделить правду и вину — весь трагизм высокого декаданса, щемящая печаль финалов произведений Чехова, иллюстрированных бесплотными фигурами из рая Борисова-Мусатова. Души в раю блаженны, они могут ликовать, петь, может, даже и плясать. Но они не могут совершать поступки. Делание – удел живущих, а потому согрешающих. Безгрешный – значит бесплотный – значит бесплодный. Прародители дали жизнь человечеству – это ли не поступок? Но они же и первые грешники. Бог показал тождество поступка и вины с первого же человеческого шага. Истину и правду поступка безгрешного Он оставил своей исключительной привилегией. Действие же человека – это «полагание себя вне себя», выход за пределы подконтрольного личного космоса в космос неведомый, который отзывается на вмешательство непредсказуемо. Единственно предсказуемым является вот что. Там, где есть конкретный, как истина, результат действия, сколь угодно желаемый (правильный, хороший, благой и т.д.), там непременно будет и вина, грех (осложнение, побочный эффект и т.д.) Действенно только сильное и горькое лекарство, в пределе – яд. «Безвредное деяние»? См. выше про Борисова-Мусатова и ангелов.

Последствия своих деяний можно встречать лицом к лицу. А можно игнорировать или напрямую избегать этой встречи. Тогда «нет осложнений». «Ты вор. Ты всегда прав на законной отрицаловке» (сериал «Апостол»). Отрицайте оборотную сторону своих действий, гоните ее из памяти, из медицинских архивов, тогда у вас и не будет осложнений. «Честь пожарной команды превыше какой-то там честности» (Милош Форман «Бал пожарных»).
Апокалипсис страшит? Потому что он – ожидание воцарения правды. Без проблем, страданий, слез и крови – значит, без креста, значит – ожидание антихриста. Ожидавшему истины на Патмосе Иоанну явились всадники ужаса, а не тени Борисова-Мусатова.

Шкловский: Нет правды о цветах, есть наука ботаника. Но у Толстого больше правды о войне 1812 г., чем у историков.
Ландау: Есть две науки: физика и собирание марок.
Если наука – это постижение Замысла Божия, то какие фантазии, какая отсебятина?

Чувство – очень вкусное слово.

Не поняла к кому обращено ваше эссе – много вопросов без ответов – как будто вы сами с собой философствуете на тему «Есть ли жизнь на Марсе?». Как ты знаешь, меня волнует и теребит психологическая и этическая сторона моей профессии. Загляни ради эксперимента к косметическому хирургу, придумай повод (хочу грудь, липосакцию и т.д.) и спроси о проблемах этой операции. Услышишь только фанфары. Обязательно сперва встретишь подсадную утку (менеджер, рецепционист), от которой будут исходить бесстыжие дифирамбы в адрес хирурга. Да и сами врачи лгут пациентам. Самое простое объяснение — из прагматических соображений, чтобы не отпугнуть клиента. Это совпадает с примитивным поведением бизнес-менеджера.
Но я видел и абсолютно искреннюю убежденность в собственной хирургической безгрешности. Такая убежденность формируется вопреки всей хирургической реальности. Ведь операция – поступок – не отделима от рисков, проблем и осложнений.

Откуда берется такая убежденность? Первый ответ – «не потерять лицо» — самурайский страх несовершенства, которое, если выйдет на поверхность, то влечет харакири. Это мне более или менее понятно (честолюбие артиста), как и приведенная выше бизнес-мотивация.
Но есть и второй ответ. Коллеги хотят «и рыбку съесть и…с велосипеда не упасть». Они хотят получать психологические, материальные и прочие бонусы от оперирования, но отторгают и изгоняют из сознания имманентно связанные с ним проблемы и осложнения. Они психо-физически не приемлют чувства вины. Такой хирург под расстрелом будет повторять, что у него не было осложнений, что он нес только благо. Я слыхал, что жертвы 1937 г. делились на тех, кто умирал в твердом убеждении (усеченная избирательная память «безгрешных»), что «честно служил Родине», и тех, кто каялся искренне, т.к. видел позади себя оборотную сторону собственных поступков (полноэкранная память «виноватых»), а потому и в палаче видел (внутренне необходимое жертве) возмездие. (Юрий Трифонов, повесть «Старик»).

Так вот, я и хочу понять (относительно первой категории) психологические рычаги «усечения памяти». Как психологи описывают то, что я выше назвал «психо-физическим» неприятием вины? Относительно второй категории – «виноватых» — я хотел бы получить не только психо-аналитическое объяснение, которое ты приводишь ниже. Больше всего я хотел бы получить и моральные основания жить и работать. Я не хочу лишаться их, как Савва Морозов. В христианстве такое основание есть: «Забудь думать о собственном человеческом достоинстве. Ты грешен по определению, уйми гордыню и кайся». Оно мне не очень импонирует, и я ищу альтернативы. Надеюсь, я объяснил происхождение «эссе» понятно.
Хотя отдельные фразы , типа «Вина не отделима от поступка» — мне понятны и близки. Не полемизируя с вами, излагаю свой взгляд на чувство вины и его роль в развитии личности.

Во-первых, про «комплекс неполноценности» первый заговорил Альфред Адлер, ученик Фрейда, который разошелся с ним по вопросам базовых потребностей человека. Адлер считал базовой потребностью человека стремление к совершенству, причем к собственному совершенству, а не к совершенству вообще. Часто родители, среда, в кот. развивается ребенок навязывают ему собственные идеалы и сценарии – не давая развиваться человеку по собственному пути. Все это ведет к неврозам и развитию «комплекса неполноценности». Адекватное развитие Адлер видел в компенсации этих комплексов в процессе обучения и даже в «сверкомпенсации дефекта». Так например, маленького ростом мальчика отдают в спортивные секции, (с целью компенсировать рост силой, выносливостью) и эта мотивация принимается ребенком на бессознательном уровне – ему надо быть конкурентоспособным среди сверстников, он становится хорошим гимнастом, боксером, теннисистом, получает спортивные навыки, соревновательный опыт, опыт побед и поражений и т.д. Адлер считал, что в дефекте таится не только слабость, но и сила. (этот абзац- реакция на вашу фразу «У Фрейда и Юнга вина заключена в рамки «комплексов», т.е. патологии. Их узость в том, что в их «коллективном бессознательном», проще, в обобщенной человеческой душе нет места чувству вины.» ). Фрейд и Юнг занимались больше другими вопросами.

Спасибо за Адлера. Острая неудовлетворенность базовой потребности в собственном совершенстве – хорошее объяснение переживаний «виноватых» (выше я назвал их «второй категорией»). «Сверхкомпенсацию дефекта» я переиначиваю на свой лад. Осознать грех, слабость и преодолеть их признанием, покаянием, самоотречением, трудом, смирением. Теперь я понимаю, почему мне так близка молитва Ефрема Сирина, кот. читают вместо Отче наш во время Великого поста. Она мужская, она зовет к преодолению, «сверхкомпенсации», к победе.
Назовем вслед за Г.Х.Андерсеном «первую категорию» «безгрешных с усеченной памятью», вернее, с усеченным самовосприятием – гусями и утками. У них, согласно Адлеру (как я понял его с твоих слов), попросту не развита базовая потребность к совершенству. Переживания ребенка-лебедя в их среде, тот самый «комплекс неполноценности» оказывается, вовсе не патология, а мучительно и болезненно набухающее втуне зерно стремления к собственному совершенству. Литература полна историями о том, как этот росток, прорезываясь, убивает гадкого утенка. Отсюда понятна правота Адлера – это воистину необоримая, т.е. базовая потребность. Девочка при всем целомудрии не в силах остановить собственное созревание. Она обречена либо стать лебедем, либо погибнуть.

Вижу я и то, как с этой ступени начинается продолжение истории гадкого утенка. «В дефекте таится не только слабость, но и сила». Гитлера и Путина все пинали в начале их карьеры. Думаю, что психологи найдут комплексы у многих лидеров (на память приходит Дизраэли, затюканный еврейский подросток в среде лордов), которых Данте поместил в ад. С горечью осознаю, что и я всю жизнь был движим «сверхкомпенсацией», которую в исходном «эссе» я назвал «чувством вины, которое движет нами». Твой пример с малорослым мальчиком кажется слишком узким. Врожденное «стремление к совершенству» Адлера, как мне теперь кажется, найдет орудия пытки в любом человеке, у которого оно присутствует, а не только у физически обделенных. Значит и «комплекс неполноценности» (а я теперь вижу основания отождествить его с чувством вины) будет у каждого «лебедя». «Я вышел ростом и лицом, спасибо матери с отцом», но меня буквально гнал по жизни бич неудовлетворенности собой, «комплекс», которому я не мог найти объяснений ни внутри, ни вне себя. Отсюда и стремительность карьеры и все «достижения», которые я закавычиваю, потому что «все мало, все не то…».
История гадкого утенка не остановилась на превращении в лебедя. «Комплекс» неизлечим. Чувство вины как вечная недостаточность «совершенства» будет мучать пожизненно. Лучше бы ему родиться уткой.

Горечь же моя от того, что с этой психологической точки зрения нет большой разницы в проявлениях «сверхкомпенсации» у меня и у тех, кого Данте поместил в ад. Двигатель общий – «комплекс». Наиболее броское отличие от «уток» тоже общее – поступок. Разница с психологической точки зрения ничтожна. Она в том, что во мне неизбежное несовершенство результата любого деяния (хирургической операции) воспроизводит чувство вины, а этих господ та же самая «сверхкомпенсация» гонит к «новым свершениям». Подспудная общность выражена словами «самоуничижение паче гордости». Понятно стремление «лебедей» принять схиму — они чувствуют эту общность и ужасаются себя. Понятен и Савва Морозов.

Теперь про чувство вины. Мы будем говорить о субъективном ощущении вины , (так как есть еще и общественная характеристика, выражаемая, главным образом в юридических терминах.). (Твоя ремарка в скобках замечательна для меня тем, что ты сразу четко отделяешь субъективную виноватость от юридической. «Право» при всем несовершенстве все же единственное отражение «правосознания» — общего чувства должного. ((Еще более интересно, архетипично ли чувство справедливости)). Примечательно то, что правовыми инструментами почти невозможно отделить моральность от аморальности. На любое преступление есть адвокат или психиатр. Отсюда вынужденность суда присяжных, которые одну и ту же фактологию могут повернуть и «за», и «против». Вот почему имеет смысл обсуждать только субъективное чувство) Попробую объяснить, как у человека формируется это чувство, чем оно управляется и поддерживается. Возьмем как базисное утверждение – человек может испытывать вину только за свои поступки (или за их отсутствие юридически «деяние» — это и есть ненадлежащее действие или отсутствие надлежащего действия) и он может (но не должен ) испытывать вину за своих родителей, соотечественников, свою национальность и т.д.

Чувство вины, как это любят говорить психологи, уходит своими корнями, то есть начинает формироваться в детском возрасте. Родители, или лица их заменяющие, в процессе воспитания ориентируют ребенка к социальным нормам . Например: какать в горшок хорошо, а на пол плохо. И за нарушение этих норм обычно следует наказание. И именно страх наказания, а не принятие и понимание этих норм, социальных установок заставляет ребенка делать то, что требуют родители. И постепенно, он научается не брать чужую игрушку и не бить другого малыша не потому, что понимает, что это плохо – а потому что боится наказания. Значит, чувство должного, чувство справедливости не архитипично? Оно привито социумом? Потому-то Адлер и говорит о стремлении к личному совершенству, а не совершенству вообще? То есть, если предположить, что в неком социуме на пол хорошо, а в горшок плохо, то человек будет радостно, с чувством осуществления должного, погружаться в экскременты? Более того, «сверхкомпенсация» будет толкать его на «свершения», то есть «справедливые» поступки, то есть – погружать в экскременты окружающих?

Но пока, он еще не чувствует вины, он просто боится быть наказанным. Причем самое страшное наказание для ребенка это не ругань и шлепки, а потеря родительской любви. Он старается стать хорошим именно потому, чтобы его не разлюбили (или полюбили) родители. С возрастом сюда добавляются и ценности общечеловеческие и межличностные и ребенок впитывает их. Эти ценности так же условны (обусловлены данным социумом и только), как и горшок? Какая разница, прививать порядок или разруху? Ведь и то и другое ситуационно, т.е. свойство данного узкого социума. Неужели нет надсоциального, надмирного архетипа ценностей?

Так постепенно мы получаем систему норм и запретов, установок и ценностей, которая хотя и корректируется в течении жизни, является ориентиром нашего развития. И именно в процессе интериоризации (или присваивания) социальных норм, установок, ценностей – мы получаем родителя внутри себя. И после этого, совершая какой-то плохой поступок (о котором никто может и не знать) мы начинаем испытывать чувство вины – это наш внутренний родитель напоминает о себе. Он как бы ругает нас внутри нас самих – и, если бы мы попытались озвучить его текст, он был бы очень похож, на тот, что мы слышали в детстве. Не совпадает с моим опытом. От меня требовали достижений, ругали за любые проявления щедрости, сострадания, неконформности или вольности мыслей. Откуда же брались эти проявления? В Совке, в котором я рос, этих ценностей не было, их неоткуда было интериоризировать. Родители, запуганные сталинизмом, боялись проявлений человечности их детьми.

Таким образом, чувство вины формируется на пересечении нарушения установок (ценностей, норм) и страхе наказания. Мы привыкаем с детства, впитывая заветы родителей и культуральные нормы – что за каждый поступок придется отвечать. И даже, если это не увидит и не узнает никто – фразы «бог все видит» или «За все воздастся по нашим делам» и т.д. поддерживают в нас страх возмездия. И чувство вины, в какой-то мере, есть осознание этой карающей неизбежности. Никак не могу отрешиться от представления, что справедливость, правда – это благо. А кара, наказание – это насилие, страх, сиречь зло. Следовательно, они противоположны, не совместимы. А ты их совмещаешь в чувстве вины.

Но сказать, что страх наказания и есть чувство вины, было бы неверно. Ведь преступники, убивающие людей (так называемые маньяки) или профессиональные мошенники – они ведь, почти все боятся быть пойманными, то есть боятся наказания, но сказать, что они испытывают чувство вины за свои поступки, продолжая их при этом совершать, мы не можем. Вот видишь! Ты же разделяешь благо – справедливость и зло- наказание. Преступники лишены «благого» чувства вины, потому-то они заодно со злом, им ведом лишь страх наказания, т.е. переживание насилия.
Следовательно, чувство вины обладает силой, способной остановить человека от повторения плохих поступков, то есть уже является наказанием. Здрасте! Вновь смешиваешь благо и насилие. Кто рассудит «плохие или хорошие» поступки? Любой настоящий поступок слит с этим чувством. И это чувство вовсе не останавливает, напротив, толкает: «Иди, исправляй, ДОБИВАЙСЯ, ДЕЛАЙ УЖЕ ЧТО-НИБУДЬ». И через последующие поступки оно вновь воспроизводит самое себя.

Негативное эмоциональное переживание, связываемое с чувством вины часто зависит не только от степени проступка, но и от опыта реальных наказаний в детстве , от степени самопринятия, от лабильности нервной системы и многих других факторов. Бывает , человек испытывает вину, за поступки совершенные в прошлом – это связано как раз с изменением в системе ценностей и установок. В момент совершения поступка – он (поступок) казался допустимый и приемлемый, а с течением времени человек меняется – взрослеет, умнеет, развивается – и за прошлые дела становится стыдно.
Второй важный момент в нашем диалоге – является ли чувство вины конструктивным, с точки развития личности или деструктивным?
Относительно его позитивного влияния, я думаю, более или менее все понятно. Чувство вины – есть некий индикатор хороших и плохих поступков, который помогает нам развиваться в правильном направлении. Здесь (и выше) твой «индикатор» должного (справедливости) – вроде правил дорожного движения. Пересек сплошную — попал в авто – наелся проблем – только тогда начал ездить правильно, памятуя о своей вине и боясь наказания. Модель не описывает ни моего поведения, ни моих ощущений, и не отвечает на мои вопросы, поставленные выше.

Но в то же время я вижу и отрицательную сторону в этом чувстве. Бывает, мы уже ничего не можем изменить – «прошлое не вернешь» и то, что сделано не исправишь – и вот человек, осознав свою ошибку , испытывает чувство вины. Оно (чувство) – часть его, человек принимает его как наказание за содеянное и живет с этим мучительным состоянием, не в силах от него избавится. И бывает, что бы хоть как-то ослабить это невыносимое состояние , человек начинает искать наказания из вне и формируется так называемое виктимное поведение . Если человек чувствует себя виновным – он найдет способ себя наказать История гадкого утенка будет продолжаться. И в жизни этого человека, намного чаще статистической случайности, начинают происходить неприятности, несчастные случаи, он начинает попадать в опасные для жизни и здоровья места и т.д. И все для того, чтобы наказать себя и перестать испытывать чувство вины. «Невыносимо» ощущение удаленности от совершенства. Человек попадает в опасности, попросту совершая поступки, стремясь приблизиться к искомому совершенству, благу. А каждый последующий поступок лишь воспроизводит чувство вины, удаленности от блага. Удел лебедя, т.е. нормального человека, с человеческой душой.

Лишь после травмы, болезни, потери такой человек успокаивается и понимает, что грех искуплен и чувство вины отпускает его. И ,конечно, рассматривая влияние чувства вины с этой стороны, мы отмечаем ее деструктивное воздействие. Это ты отмечаешь деструктивное воздействие. А я возвращаюсь к конструктивному началу моего эссе: «Чувство вины движет нами». Без него я – не человек. Без него нет мотива к действию. Спасибо тебе. Я понял собственные слова: «Вина не отделима от поступка». И наоборот.

С уважением, и благодарностью за возможность поговорить на эту тему, И искренней привязанностью. М.П. А. Б